Не раз замечал, что, когда все хорошо, не пишется совсем. И вот не то чтобы в голове не было мыслей, просто все вокруг кажется таким простым и понятным, что облачение оного в слова смахивает на банальность. И это даже удивительно. Я из тех ретроградов, у которых практически всегда под рукой есть чем и на чем записать пришедшие в голову идеи, планы, мысли. Что-то позже уходит в мусорную корзину, что-то идет в дело, а что-то, например, постится здесь. И время на эти записи находится и в дороге, и за ланчем в ресторане (нет, до записей на салфетках я еще не дошел), и даже во время совещаний или переговоров. И вот только когда наступает тот редкий - может, оно и хорошо? - период жизни, когда "все хорошо", нет никакого желания писать. Собственно, даже сейчас, когда все находится еще лишь в стадии предвкушения (ну, и осознания, что вот-вот, совсем скоро все будет), с изложением мыслей на бумаге возникают проблемы. И это, кстати, приводит к мысли, что двигателем прогресса и движущей силой эволюции является совсем не счастье. Но эту мысль я явно буду обдумывать в другом состоянии.
А сейчас мне очень хочется словить этот момент предвкушения (пока "все хорошо" не наступило и я не стал похож на счастливого идиота - а это не за горами), допить виски, сидя на пустой кухне, выпустить в открытое окно табачный дым и просто пожелать всем: пусть все будет хорошо. Вы же понимаете, счастливые люди - они такие банальные.
Давай притворимся, словно мы два счастливых и абсолютно беззаботных человека. Просто притворимся. Словно это и не мы годами то ли зализывали свои раны, то ли холили и лелеяли свои шрамы, возводили стены и методично подпитывали свое эго, вознося на пьедестал независимость и одиночество. Давай притворимся. Что нам – таким сильным, самодостаточным и уверенным в себе – стоит-то? Да нашему актерскому таланту и виртуозной смене масок аплодировал бы сам Шекспир в компании со Станиславским. Тем более что совсем скоро мы выйдем из самолета, нас встретит чужая страна и новый город, вокруг нас будут незнакомые люди – никто и не заподозрит обман. И для всех мы станем просто двумя счастливыми и беззаботными людьми. Людьми, у которых все хорошо. Нет, я не предлагаю изображать двух смеющихся идиотов. Зачем? Проблемы есть у всех. Давай просто забудем о них. Оставим где-то между терминалами, потеряем в процессе паспортного контроля или сдадим в багаж и не станем забирать по прибытию. Когда-нибудь они все равно к нам вернутся, а сейчас мы просто притворимся, что их нет и никогда не было. Как нет никаких претензий, разногласий, непонимания, долгих расчетов и подсчетов, непонятных игр, да и просто желания выносить мозг ближнему своему. Мы просто счастливы, просто вместе в красивом чужом городе. Без поисков смысла жизни и ответов на извечные вопросы. Без мыслей о том, что будет дальше, а потому и без страха перед будущим. Давай просто сделаем то, что умеем лучше всего. Давай притворимся.
Нас называют поколением спринтеров. Мы спешим жить. Да что уж там – мы просто спешим. Во всем. Всегда. Опасаясь, что может стать поздно, мы научились не упускать возможностей и виртуозно ловить каждый подвернувшийся шанс. По крайней мере, мы очень пытаемся это сделать, совсем забывая, что, кроме слова «поздно», есть еще и слово «рано». Рано для первой сигареты, рано для такой дозы алкоголя в крови, рано для секса – да просто рано включаться в эту спринтерскую гонку со слишком размытой финишной чертой.
Но, кстати, все не так мрачно: по эволюционной лестнице мы продвинулись значительно дальше настоящего поколения спринтеров – тех самых, провозгласивших и активно воплощавших в жизнь девиз «Жить быстро – умереть молодым!» В нас меньше надрыва и фатализма. Мы умеем ставить перед собой цели, строить планы, просчитывать свои шаги и действия. В принципе, мы даже знаем, чего хотим и к чему стремимся. Мы хотим быть успешными и независимыми. Ну, в большинстве своем. Красивыми, молодыми, здоровыми – и, желательно, оставаться такими как можно дольше. То есть мы все еще стремимся «жить быстро», но, к счастью, уже видим бесперспективность принципа «умереть молодым».
Так что, мы все еще спринтеры. Спринтеры, замахнувшиеся на стайерскую дистанцию. А то и на марафон. Мы искренне верим, что нам хватит на это сил. Мы бежим вперед, предпочитая не останавливаться. И мы не замечаем момента, когда эта гонка становится побегом от самого себя. И здесь уже действительно нельзя сделать остановку – можно только сойти с дистанции. Можно. Но тогда придется чем-то жертвовать. Вернее, придется осознать, что ты чем-то пожертвовал. Ведь пока ты бежишь, пока ты в постоянном движении, у тебя просто нет времени на осознание. Зато у тебя есть возможность не встречаться с самим собой. Или хотя бы не оставаться с самим собой наедине надолго. Утрирую? Возможно. Но, к сожалению, разве что слегка. Мы – поколение действия. Нас постоянно подстегивают к этому. Стимулируют и мотивируют. Это общество потребления, которое требует от тебя быть молодым и успешным. И как же иначе, ведь перед тобой открыто столько возможностей, столько вариантов. На старт, внимание, марш! И, черт побери, мы с радостью и азартом включаемся в гонку. Мы окружаем себя гаджетами, созданными облегчить нам жизнь, повысить комфорт и подчеркнуть наш статус. Да, о статусе. Это когда-то было модно быть поэтом, которому, как водится, позволительно оставаться пьяным и бедным до конца дней своих. Не забываем – мы должны быть молодыми и успешными. Перед нами открыт весь мир. Побежали! Посмотрите рекламу, изучите лица с бигбордов, побродите по великому нашему интернету, а то и рискните включить телевизор – это мир создан для тех, кто готов бежать и не готов жертвовать. Мы – спринтеры из общества потребления. Пафосно? Разбавим банальщиной: как часто мы отключаем мобильные, складируем их вместе с плейерами, планшетами, нетбуками и ноутами дома и вот так, налегке, проводим наедине с самим собой, своими мыслями, например, выходные?
И, если что, я не против такого положения дел. Мне нравится жить быстро. Нравится двигаться вперед быстрее других. Нравится быть молодым и успешным – что уж скрывать. Просто иногда становится как-то неловко, что ли, перед самим собой. Да, тем самым самим собой, наедине с которым я совсем не стремлюсь остаться надолго. Ведь чем дольше бежишь, тем меньше видишь смысла в остановке, потому что знаешь: на этом пути нет пит-стопов – есть только сход с дистанции. Стайерской дистанции, которую решили покорить спринтеры.
Ничто так ни похоже друг на друга, как европейские города из окна автомобиля. Мелькающие за окном прохожие, дома, улицы и целые кварталы навевают легкую грусть и оставляют странное послевкусие. И осадок где-то глубоко в душе тоже оставляют странный: даже не недосказанности, а какой-то утраты. Такие же чувства в детстве вызывали игрушки, которые смотрели на тебе из-за стекол витрин. И ты смотрел на них, но шел по улице дальше. Или, может, это сожаление от утраты той остроты восприятия реальности, что была еще совсем недавно. Ведь была же? Ведь недавно же? Тогда почему сейчас кажется, что это какой-то другой я остановил бы машину и, плюнув на пунктуальность и правила, прошелся бы до офиса пешком? Бродил бы по улицам, вдыхал морозный воздух Берлина или весенний аромат Зальцбурга. Слушал бы двуязычный Вильнюс или Ригу, любовался старым Таллинном. А я… я пунктуален, ответственен и чертовски жалею, что в машине не курят. Да и на переговорах не курят. И вряд ли там будет что-то крепче кофе. Откидываюсь на спинку пассажирского сидения и закрываю глаза. Я не умею довольствоваться малым. Уж лучше вообще не думать, что сейчас ты в одном из городов, оказаться в которых мечтал с детства, чем бередить душу этими застекольными обрывками и фрагментами. Я вспоминаю свое первое знакомство с Питером, Киевом, Краковом… вспоминаю каждую деталь, каждое впечатление, оставшееся в памяти и живущее там все эти годы. Как бродил по Праге, забыв не только о времени на часах, но и дате на календаре. Да что там! Я не особо-то помнил, какой на дворе век. Я растворялся в каменных мостовых, взмывал в небо вслед за остроконечными шпилями, сливался с толпой на средневековой площади и отогревался в маленьких безымянных кофейнях. Я пробовал на вкус новые слова и названия, искал аналогии и совпадения, запивая их то терпким эспрессо, то обжигающим виски. Я жил каждым новым городом, проживал его историю и верил, что вписываю в его летопись если не новое слово, то хотя бы букву. А сейчас? Сейчас я уже готов открыть глаза и послать все к чертям… но машина останавливается сама. И мне остается лишь грустно улыбнуться, нажать на ручку двери и поправить идеально завязанный двойной виндзор.
Они познакомились рано утром, когда улицы города были еще безлюдными, а редкие прохожие, сонно улыбаясь, желали друг другу приятного дня. Это было именно знакомство, а не первая встреча: встретились они еще вечером. Он осторожно и даже чуть-чуть подозрительно присматривался к новым гостям, а она шуршала огромными кленовыми листьями и с интересом рассматривала вывески на домах, пытаясь прочесть каждое название вслух. Город был ярким и шумным, но вместе с тем маленьким и по-домашнему уютным. Она улыбалась. Осторожно вдыхала аромат улиц, прикасалась ладонью к шершавым камням стен. Наверное, так искренне она улыбалась впервые за несколько месяцев. Ей понравилась встреча. И маленький отель недалеко от центра с очаровательной винтовой лестницей. И поздний ужин. Словно и не было ночного переезда, сломавшегося на границе автобуса, напряженного ожидания в аэропорту. Теперь она знала, что все это было лишь не слишком удачной прелюдией к встрече.
А потом было утро. Быстрые сборы, душ, новая батарейка в фотоаппарат, бегом вниз по лестнице, открытая входная дверь — и она на несколько секунд замирает на крыльце, понимая, что кому-то все же придется сделать первый шаг. И она ждет. Ей безумно хочется, чтобы у этого города оказался мужской характер. Она смотрит, как ветер гоняет по брусчатой мостовой осенние листья, сыплет в лицо мелкими каплями дождя; провожает взглядом одинокую машину, кокетливо поправляет прическу — ей тоже хочется понравится городу. И он бросает к ее ногам огромный, в четыре ладошки, ярко-желтый кленовый лист. Все вокруг напоминает об осени, но для нее этот город пахнет весной. Она делает шаг навстречу. Они вновь присматриваются друг к другу, но уже не подозрительно, а с почти не скрываемым любопытством. Ей интересно все: старые домики, соседствующие с яркими вывесками известных брендов, маленькие улочки, уютные ресторанчики. Она не верит указателям и искренне удивляется, когда вместо центральной площади оказывается возле здания биржи. Она улыбается. Улыбается прохожим, городу, себе самой. Воздух постепенно наполняется ароматом сахарных вафель и звуками. Она с трудом уговаривает себя не спешить. Кружка горячего кофе, который она пьет маленькими глотками, запрокидывая голову вверх, чтобы рассмотреть каждую крышу, каждый шпиль. Она давно забыла о висящем на шее фотоаппарате. Она практически беззвучно, одними губами, разговаривает с Брюсселем. Центральная площадь, стоит только ступить на нее, заставляет тебя жалеть о том, что у человека лишь одна пара глаз. Пробыв на ней несколько минут, ты понимаешь, что не одинок в этих мыслях: десятки людей, не замечая друг друга, медленно вращаются вокруг своей оси с восхищенными взглядами. И ты понимаешь, что вернешься сюда не раз, сколько бы ты ни пробыл в этом городе. Ты представляешь, как будет выглядеть Дом Короля вечером. Рассматриваешь каждый домик, пытаясь определить, какой же из гильдий он принадлежал. И сейчас ты совсем не веришь, что где-то есть какой-то другой Брюссель, шумный, динамичный, со зданиями из стекла и бетона. Через несколько часов ты узнаешь, что это город контрастов. Узнаешь и полюбишь его именно таким — разным, непредсказуемым, но неизменно гостеприимным. Он разный во всем. И первое, что ты услышишь на экскурсии, - «Брюссель — город эклектики». И пусть речь идет всего лишь об архитектурных стилях, ты точно будешь знать, что это город, где органично сочетаются величественные готические храмы и суперсовременный Атомиум. Он и сейчас впечатляет настолько, что сложно представить, с какими чувствами смотрели на него люди в далеком 1958. Она поняла, что все еще сжимает в руках поднятый у дверей отеля ярко-желтый лист клена. И пусть таких сокровищ на улицах Брюсселя оказалось множество, расставаться с ним было по-детски обидно. Он доехал с ней почти до Нидерландов: остался лежать на газоне возле разноцветных домиков Копенгагена в сказочном парке Мини-Европа. Этот парк похож на ставшую реальностью мечту ребенка: домики, замки, храмы, кораблики, машинки, самолетики, поезда. Каждый из макетов строил несколько лет не один человек. Все они впечатляют не меньше, чем их старшие братья. Ты сам становишься ребенком, самозабвенно нажимающим на кнопочки, искренне восхищающимся работающими мельницами и извергающимся вулканом. Ты обещаешь себе, что обязательно будешь путешествовать и увидишь все эти города и страны своими глазами. А еще ты в глубине души веришь, что в этой маленькой стране живут такие же маленькие человечки. Веришь, но никому об этом не рассказываешь. Это только твоя тайна. Город неспешно погружался в вечер, напуская на себя таинственности и загадочности. Витрины магазинов сияли разноцветными огоньками, зазывая открыть дверь и шагнуть в их царство. Она давно уже перестала вести счет съеденным вафелькам и уж точно не вспоминала о своей нелюбви к сладкому. Она шагала по уже знакомому, но снова незнакомому городу, не понимая, как раньше могла не заметить вот это окошко или вон ту статую. Им не хотелось думать, что этот день знакомства был и днем расставания. Они знали, что будут скучать. Они запоминали друг друга. Запоминали на вечерней площади, на пешеходных улицах, за столиком ресторана, за чашкой кофе недалеко от отеля. Слова и обещания были лишними. Почти ночью, у дверей отеля она нашла еще один огромный кленовый листок и, не задумываясь, подняла его с мостовой. Уезжала она в предрассветных сумерках, когда город еще спал. Она тихо-тихо пожелала ему пушистых снов и ясного рассвета и, не удержавшись, пообещала вернуться.
или слухи о моей смерти сильно преувеличены И то, и другое, естественно, (с).
Сказки, байки и притчи, если и будут, то потом. А пока "доброго времени всем". Готов выслушать, какой я негодяй и подлец. Я заранее извиняюсь за то, что разрушил чьи-то надежды и ожидания сначала своим уходом, теперь - своим возвращением.
Но я еще раз напоминаю свою просьбу: не надо меня идеализировать. А то ведь опять испугаюсь и убегу
У каждой сказки должен быть свой конец. Традиционно, авторы предпочитают хэппи-энды. Я же, и как автор, и как читатель, всегда любил недосказанность. Собственно, я, наверное, никогда не задумывался, что это то же самое, что и неопределенность. В моей жизни все было как-то слишком предсказано и предначертано. Может, потому и хотелось чего-то другого. Сейчас неопределенности в моей жизни больше, чем чего-либо другого, - значит, в сказках будет конкретика. Се ля ви. Если, конечно, будут эти сказки. Пока я хочу перевернуть еще одну страницу. Сказать спасибо всем за приятные знакомства и приятное общение. Сейчас мне не хочется недосказанности, потому уйти я предпочитаю попрощавшись.
Удачи всем. И, да... Идеальный мужчина не пьет, не курит, не изменяет, не играет на скачках, не существует. Не надо меня идеализировать.
Собственно, у всей честной компании паспорта в кармане, а в паспортах - годовые "шенгены" )) И не говорите потом, что в моем дневнике мало "меня реального" ))
Говорят, по статистике на один проданный бейсбольный мяч продаётся одиннадцать бейсбольных бит (с) Огромное спасибо всем за подарки. Мне очень приятно!
Джессике ночью явился кошмар. Холод прошиб ее, вслед за ним - жар. Снилось, что на уши стал этот мир И Джаспер Хейл совсем не вампир! читать дальше Маленький Джейки по лесу гулял, Видит - на Беллу вампирчик напал. "Бедный упырь, мне его не спасти... Лапы и хвост самому б унести!"
Ужин у Волтури. Замка чертоги. Вдруг появился слуга на пороге: - К Вам Розали. Из Форкса. С поклоном. ...Спрятался в ужасе Аро за троном.
Юная леди с Джоконды улыбкой Общалась в покоях с изящною скрипкой. - Джейн, прекрати. Хватит! Не надо! Музыкой ранишь ты больше, чем взглядом.